Занимаясь психотерапевтической практикой вот уже более 20 лет, я не перестаю удивляться «талантливости» страдающего человека. Создаётся впечатление, что люди с доминирующими «несчастными установками» методично и настойчиво и даже творчески причиняют себе реальный вред. При том, что с точки зрения клиники это вполне здоровые люди. Здоровые, но страдающие и несчастные….

Показательно то, что при этом страдающая личность далеко не всегда становится клиентом, — подавляющее большинство «несчастных» таковыми и остаются, не обнаруживая готовности что-то изменить в своей жизни. Процент обращающихся за психологической помощью к специалистам среди таких людей ничтожно мал.

Ранее я говорил о таком факторе удержания человека в плачевном состоянии как «блаженная надежда». Человек реально отдаёт себе отчёт в том, что «дела идут хуже некуда», но привычка надеяться на изначально желаемый вариант «греет душу» и как бы снимает ответственность субъекта за своё благополучие. Надо сказать, что сам феномен ответственности человека за своё благополучие практически не исследован ни в медицине, ни в педагогике, ни в психологии. Широко распространены факты дезадаптации человека на новом месте в силу тяжёлых и катастрофических событий, заставивших его покинуть родные места («грозненский феномен»). Что здесь является «движущей силой» жалкого существования: инфантильная надежда на счастливый случай, на доброго чиновника, на то, что «справедливость должна восторжествовать»?

Феномен безответственности за своё (и тем самым – других людей) благополучие легко обнаруживается в такого рода формах «самопроявления» страдальца как:

    несчастная и безответная любовь («недоступное безопасно и поэтому привлекательно»)

   рутинная работа и низкий уровень притязаний на успех («как бы не было хуже»);

    цейтнот и стресс как единственная самозначимая сенсорная ситуация («я реально существую, когда трудно, больно, накажут, если не справлюсь…»);

    безделие и скука («в жизни нет ничего интересного», «всё уже было…»);

    вредные привычки («соблазн сильнее меня»);

    созависимости и асимметричные привязанности («он – мой Владыка, я без него ничего не представляю»; «он – часть меня и должен исправно мне служить»);

и т.д.

Безответственность за собственное благополучие, выражаясь в разнообразных искажениях в мышлении, восприятии и поведении, обязательно приводит к страданию. Человек оказывается неспособным к жизненно важным решениям в трудных – тестовых – для себя ситуациях. А именно такие решения как раз и нужны, чтобы принять вызов тестовой ситуации и справиться с актуализировавшейся трудностью !

Верно и обратное: страдания и несчастья являются ярким свидетельством безответственности человека за своё благополучие. Эта мысль представляется мне самоочевидной и верной не только в силу формальной логичности. По сути, безответность в данном случае – есть форма ответственности. Так, если человек не понимает и не принимает вызов тестовой ситуации, то это совсем не означает, что он не несёт ответственности за своё состояние. Оказываясь в тупике несостоятельности перед предлагаемым эволюционным выбором, он несёт ответственность за вольный или невольный саботаж этой новой для него возможности.

Саботаж новых возможностей, столь своеобразным образом – через трудность – предлагаемых тестовой ситуацией – ещё одна отличительная и характерная для страдальца черта. Несчастный страдалец воспринимает трудность тестовой ситуации как самодостаточное явление и застревает на ней, фиксируется. Собственно сенсорные характеристики переживания трудности обобщаются несчастным до эмоциональных и ментальных и даже смысловых составляющих состояния несостоятельности. Переживание трудности становится своеобразным триггером для воспроизводства состояния несостоятельности. И тогда субъективная невозможность справиться с частными аспектами жизненной ситуации мгновенно и невольно становится для субъекта поводом для актуализации общей несчастной самооценки.

Саботаж эволюционного выбора и новых аутентичных свойств и перспектив осуществляется посредством своеобразной «страдательной самоорганизации». Вот основные характеристики такой самоорганизации. Во-первых, страдалец не воспринимает вызов тестовой ситуации как предложение блага. Эволюционное предложение блага, содержащееся в трудностях тестовой ситуации, мгновенно блокируется не поддающейся никакому сомнению и анализу оценкой такой ситуации как угрожающей. Трудность – есть угроза. Несчастный субъект видит угрозу собственному благополучию не там, где она реально есть.

Во-вторых, страдалец реально не готов к экспериментам с новизной – новыми возможностями. Новое за пределами несчастной «зоны комфорта» воспринимается им как «выход в открытый космос без скафандра». Мало того, что трудность тестовой ситуации воспринимается субъектом как угроза его жалкому благополучию, ещё и перспективы справиться с ней также, — если не более – устрашающи. Новое решение есть неведомое – неопределённое – тёмное – пугающее и в силу этого вытесняемое и невозможное.

Такое отношение к возможным перспективам — характерная отличительная черта не только людей, имеющих конкретную психологическую проблему. Пугающее будущее, какими бы задачами оно не актуализировалось, делает нереальным аутентичный выбор. Так, молодой человек или девушка оказывается не в состоянии позволить себе достойную партию. Они так и говорят на психологической консультации: «я её не достоин», «боюсь, что с ним я не справлюсь», «я не буду ему интересна» …. То же самое характерно и для молодых людей, поступающих в вуз. Для многих проблемы выбора работы и профессионального и должностного роста имеют аналогичную природу взаимоотношений с будущим.

В третьих, как я обнаружил, у многих обращающихся за психологической помощью людей, наблюдается одна и та же стратегия, которую смело можно назвать стратегией самоизнасилования. Эта стратегия в какой-то мере объясняет устойчивость и нерушимость приверженности субъекта к страданию и несчастью.

Суть её в следующей закономерности. Даже если нет никакого вызова, нет тестовой ситуации, у субъекта возникает тревога по поводу того, что ему давно (несколько минут!…) как-то уж слишком хорошо. Сама по себе эта безотчётная мысль запускает процесс невольного тестирования актуальной ситуации по типу «а что здесь может быть не так?». Ответ не заставляет себя ждать – Вселенная богата на возможности. Снижение настроения, жизненного тонуса, пессимизм обеспечен.

Практически любая из так называемых обыденных жизненных ситуаций, в которых протекает жизнь каждого человека, содержит в себе варианты их проживания разной привлекательности. Страдалец выбирает варианты наименее привлекательные. Эту «стратегию выбора» можно также характеризовать как бытовую стратегию несчастья. Это – в-четвёртых: страдалец одержим, если можно так выразиться, ожиданиями подвоха, неудачи, невезения, недоброго к себе отношения со стороны окружающих (недоверия)…. Подозрительность и ожидания неприятностей предрешают исход бессознательного выбора конкретного варианта проживания бытовой ситуации. Кредо такой установки можно кратко сформулировать следующим образом: «в том, что есть, нет ничего хорошего, а лучшее недоступно!».

Перечисленные установки и стратегии обретения страдания и несчастья составляют арсенал средств потери субъектом собственной аутентичности. Этот арсенал безотчётен, что только и делает его могущественным. Всё дело в понимании и в осознании этих средств. Вряд ли кто-то, осознавая реальный колоссальный вред, специально будет использовать хотя бы какую-нибудь одну стратегию самоизнасилования! На наших семинарах, анализируя страдание и несчастье как результат специфической самоорганизации, мы формируем реальную ответственность человека за своё благополучие. Эта ответственность обеспечена умениями реорганизации указанных выше стратегий в средства сознательного обретения семинаристами аутентичных состояний и счастья. Страдание и несчастье осознаётся как собственное произведение, перестаёт быть фетишем и, как это и должно быть, сознательно используется в качестве смысловой и эвристической информации для самоактуализации.